Сочинение на тему «Темное царство» в пьесе Островского «Гроза»

«Темное царство» в пьесе Островского «Гроза»

Оно дошло до крайности, до отрицания всякого здравого смысла; оно более чем когда-нибудь враждебно естественным требованиям человечества и ожесточеннее прежнего силится остановить их развитие, потому что в торжестве их видит приближение своей неминуемой гибели.

Н. А. Добролюбов

Александр Николаевич Островский впервые в русской литературе глубоко и реалистично изобразил мир “темного царства”, нарисовал колоритные образы самодуров, их быт и нравы. Он осмелился заглянуть за железные купеческие ворота, не побоялся открыто показать консервативную силу “косности”, “онемелости”. Анализируя “пьесы жизни” Островского, Добролюбов писал: “Ничего святого, ничего чистого, ничего правого в этом темном мире: господствующее над ним самодурство, дикое, безумное, неправое, прогнало из него всякое сознание чести и права… И не может быть их там, где повержено в прах и нагло растоптано самодурами человеческое достоинство, свобода личности, вера в любовь и счастье и святыня честного труда”. И все же многие пьесы Островского рисуют “шаткость и близкий конец самодурства”.

Драматургический конфликт в “Грозе” заключается в столкновении отживающей морали самодуров с новой моралью людей, в душе которых пробуждается чувство человеческого достоинства. В пьесе важен сам фон жизни, сама обстановка. Мир “темного царства” основан на страхе и денежном расчете. Часовщик-самоучка Кулигин говорит Борису: “Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! У кого деньги, тот стараетсябедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать”. Непосредственная денежная зависимость заставляет Бориса быть почтительным с “ругателем” Диким. Безропотно послушен матери Тихон, хотя в финале пьесы до своеобразного бунта поднимается даже он. Хитрят и изворачиваются конторщик Дикого Кудряш и сестра Тихона Варвара. Проницательное сердце Катерины чувствует фальшь и бесчеловечность окружающей жизни. “Да здесь все как будто из-под неволи”,— думает она.

Образы самодуров в “Грозе” художественно достоверны, сложны, лишены психологической однозначности. Дикой — богатый купец, значительное лицо в городе Калинове. Власти его на первый взгляд ничто не угрожает. Савел Прокофьевич, по меткому определению Кудряша, “как с цепи сорвался”: чувствует себя хозяином жизни, вершителем судеб подвластных ему людей. Разве не об этом говорит отношение Дикого к Борису? Окружающие боятся рассердить чем-нибудь Савела Прокофьеви-ча, жена трепещет перед ним.

Дикой чувствует на своей стороне силу денег, поддержку государственной власти. Тщетными оказываются просьбы восстановить справедливость, с которыми обращаются обманутые купцом “мужички” к городничему. Савел Прокофьевич потрепал городничего по плечу да и говорит: “Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать!”

Вместе с тем, как уже было сказано, образ Дикого достаточно сложен. Крутой нрав “значительного лица в городе” наталкивается не на какой-то внешний протест, не на проявление недовольства окружающих, а на внутреннее самоосуждение. Савел Прокофьевич сам не рад своему “сердцу”: “О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил… Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно какое сердце у меня! После прощения просил, в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи и кланялся; при всех ему кланялся”. В этом признании Дикого заключается страшный для устоев “темного царства” смысл: самодурство настолько противоестественно и бесчеловечно, что изживает само себя, утрачивает какие-либо нравственные оправдания своего существования.

“Самодуром в юбке” можно назвать и богатую купчиху Кабанову. В уста Кулигина вложена точная характеристика Марфы Игнатьевны: “Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем”. В разговоре с сыном и невесткой Кабаниха лицемерно вздыхает: “Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то!”

За этим притворным восклицанием кроется властный, деспотический характер. Марфа Игнатьевна активно отстаивает устои “темного царства”, пытается покорить Тихона и Катерину. Отношения между людьми в семье должны, по мысли Кабановой, регулироваться законом страха, домостроевским принципом “да убоится жена мужа своего”. Желание Марфы Игнатьевны во всем следовать прежним традициям проявляется в сцене прощания Тихона с Катериной.

Положение хозяйки в доме не может вполне успокоить Кабаниху. Марфу Игнатьевну страшит то, что молодым воли хочется, что не соблюдаются традиции седой старины. “Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего”,— вздыхает Кабаниха. В данном случае ее страх вполне искренен, ни на какой внешний эффект не рассчитан (Марфа Игнатьевна произносит свои слова в одиночестве).

Существенную роль в пьесе Островского играет образ странницы Феклуши. На первый взгляд перед нами второстепенный персонаж. В самом деле, Феклуша не участвует прямо в действии, но она является мифотворцем и защитником “темного царства”. Вслушаемся в рассуждения странницы о “салтане махнуте персидском” и “салтане махнуте турецком”: “И не могут они… ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них… неправедный; что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные…” Главный смысл приведенных слов заключается в том, что “у нас закон праведный..:”.

Феклуша, предчувствуя гибель “темного царства”, делится с Кабанихой: “Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, по всем приметам, последние”. Зловещий признак конца усматривает странница в убыстрении хода времени: “Уж и время-то стало в умаление приходить… умные люди замечают, что у нас и время короче становится”. И действительно, время работает против “темного царства”.

Островский приходит в пьесе к масштабным художественным обобщениям, создает образы почти символические (гроза). Примечательна ремарка в начале четвертого действия пьесы: “На первом плане узкая галерея со сводами старинной, начинающей разрушаться постройки…” Именно в этом распадающемся, обветшалом мире из самой глубины его звучит жертвенное признание Катерины. Судьба героини столь трагична прежде всего потому, что восстала она против собственных же домостроевских представлений о добре и зле. Финал пьесы говоритнам, что жить “в темном царстве хуже смерти” (Добролюбов). “Конец этот кажется нам отрадным… — читаем в статье “Луч света в темном царстве”, — …в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами”. Неодолимость пробуждения человека в человеке, реабилитация живого человеческого чувства, приходящего на смену фальшивому аскетизму, составляют, как мне кажется, непреходящее достоинство пьесы Островского. И в наши дни она помогает преодолевать силу косности, онемелости, общественного застоя.