Сочинение на тему: Образ войны в произведениях К. Симонова

ОБРАЗ ВОЙНЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ КОНСТАНТИНА СИМОНОВА

Константин Михайлович Симонов всегда был верен одной, главной, теме своего творчества. Тема эта — мужество и героическое служение Родине. Образ войны постоянно присутствует в произведениях писателя как нечто реальное, чудовищное, то, что необходимо изучать, с чем нужно бороться, чтобы победить. Понятие войны в форме метафоры также встречается у Симонова, но не очень часто. Это бывает, когда необходимо сказать, что она еще не наступила. Об этом думает в романе «Товарищи по оружию» Климович: «Для него, военного человека, война была экзаменом, который неизвестно когда состоится, но к которому надо готовиться всю жизнь». Или когда автору необходимо дать собирательный образ войны: «Война — не новгородское вече», или: «Война все равно никогда не сахар, особенно если не выпускать из памяти, что люди умирают каждый день и час». Все свое внимание Симонов концентрирует на тяготах войны: «Выходит, так на так, везде война людей по хребту бьет», — пишет он в романе «Солдатами не рождаются».

Перу писателя принадлежит знаменитый роман-эпопея «Живые и мертвые». В нем все время ощущается противоборство двух сил: «Война вообще палка о двух концах — и ты за нее схватился, и противник из рук не выпускает». Это противоборство подчеркивается удачной метафорой: «Все висело на волоске и у нас, и у немцев. Но наш волосок оказался крепче. Немцы — противник такой, его и при последнем издыхании шапками не закидаешь».

Константин Симонов представляет войну в виде механизма, бездушного, перемалывающего все живое. Так, в романе «Последнее лето», посвященном 1944 году, часто употребляются метафоры «машина войны», «машина наступления». Война идет уже давно, и в ней как будто что-то автоматизировалось. Искусство ведения войны заключается в овладении этой «машиной войны». Серпилин постоянно думает, что нужно «раскручивать машину наступления ». У него возникает ощущение, что «машина войны» на участке его армии «отлажена, заправлена, смазана, теперь остается пустить ее в ход». Движение войны выражается в виде длительного действия какого-то существа, с которым нужно бороться, что и делали наши солдаты, такие, как Синцов, Артемьев и другие. Они «сначала, как могли, останавливали войну, когда она катилась и хотела перекатиться через них и через миллионы других людей. А теперь, остановив, катили ее обратно, туда, откуда она началась» («Последнее лето»). Война здесь олицетворяется при помощи развернутой и повторяющейся метафоры — «война катилась», «ее катили», и это одушевление не случайно у Симонова. В образной форме показано, что Синцов и Артемьев не просто участники войны. Они ведут борьбу против нее самой, и в этом содержится глубокий смысл, так как, еще продолжая воевать, наша страна, уничтожая фашизм, вела борьбу за мир.

Писатель, рисуя обобщенный образ войны, подчеркивает обыч- ное, характерное состояние. «Там война пахла бензином и копотью, горелым железом и порохом. Она скрежетала гусеницами, строчила из пулеметов и падала в снег, и снова поднималась под огнем на локтях и камнях, и с хриплым «ура», с матерщиной, с шепотом «мама», проваливаясь в снегу, шла и бежала вперед, оставляя после себя пятна полушубков и шинелей на дымном растоптанном снегу» («Солдатами не рождаются»). Олицетворение войны у Симонова — образ чудовища, хищника. «Конечно, война большая, это, верно, и жрет людей много, нынче тут, завтра там…», — думает Серпилин. В романе «Последнее лето» образ чудовища относится и к немецкой армии: с надрубленными клещами, с перерезанными венами — железными дорогами. Противостоящей силой чудовищу войны в романе предстает собирательный образ гиганта, русского богатыря, олицетворяющего русский народ. В частности, появляется образ большой человеческой руки. «Вчера все глубже загребали правой рукой», — думает Серпилин о правом фланге своей дивизии. «И два соседних фронта… сегодня к утру сомкнули руки позади оставшихся в мешке немецких армий».

Описывая будничную работу Серпилина, Симонов создает образ человека на войне. «На фронте думал, как говорится, о душе, а про тело думать было некогда. Оно ездило на «виллисах», ходило по окопам, говорило по телефону… Исполняло все, что от него требовалось, не напоминая о себе». Одушевляется также в романе и серпилинская дивизия, причем о ней говорится, как о едином существе, вмещающем в себя судьбу каждого бойца: «…Она отступала и контратаковала, оставляла, удерживала и снова оставляла рубежи, она истекала кровью и пополнялась, и снова обливалась кровью». «Последнее лето» демонстрирует нам образец армии и ее командиров. В подтверждение этого автор говорит афористическими фразами: «Армия, как человек, — без головы не живет», «Командир полка, как хозяйка, — всегда в заботах»; «Хороший командир роты — это рота. Без него на батальоне сидеть, как на стуле без ножки».

При индивидуальной оценке командующих: Серпилина, Бойко, Кузьмича — Симонов использует необычное сравнение. Например, Синцову «…Серпилин в эти дни чем-то напоминал хирурга. Наступление было похоже на операцию, когда хирург торопит: «Тампон! Зажим! Тампон! Шелк! Проверьте пульс!». Командует людьми, которые помогают, а у самого нет времени ни на что постороннее…». Это сравнение Серпилина с хирургом не случайно, так как военную операцию он старался подготовить как можно искусней и провести ее для своей армии как можно безболезненней. В описании боя у Симонова обычно преобладает зрительное или слуховое восприятие его очевидцами. При передаче грохота боя возникает такой звуковой образ: «Казалось, у тебя над ухом кто-то все время с треском грызет огромные орехи». Это олицетворение боя опять повторяется: «Над ухом один за другим треснули два последних ореха, и наступила мгновенная пауза».

Писатель отвергает войну как нечто противоестественное, бес- человечное. В то же время Симонов подчеркивает, что война — это ежедневный подвиг и тяжелый труд народа на фронте и в тылу. Вся жизнь переплетена с войной, она входит в мировосприятие человека. Этим и объясняется использование военной символики даже там, где речь не идет непосредственно о войне. Например, переживая гибель жены, Синцов думает: «Страшно привыкать к мысли, что умерла. Но, может, еще страшней, затолкав эту смертельную мысль вглубь себя, жить с нею так, словно годами идешь по минному полю, не зная, где и когда под тобою рванет». У Симонова образ-символ нигде не выступает навязчиво. Он скрыт, и в него нужно проникнуть. Например, изображая «черную кашу» взрывов, автор обращает внимание на соломинку, которая становится символом человеческой судьбы на войне. «Там, впереди, небо. А здесь, прямо перед глазами, ледяная кромка окопа с одной вмерзшей соломинкой. Торчит, словно ее нарочно втолкнули измерить силу ударов, и подрагивает перед глазами то сильней, то слабей…». Образ соломинки, подрагивающей от взрывов, такой маленькой, но стойкой — она одна выстаивает против всей махины вражеской техники, — это и есть образ человека на войне. Константин Симонов, создавая образ войны, в своих произведениях использует разнообразные художественные средства. Этим достигается огромное эмоциональное воздействие на читателя, благодаря этому книги писателя так правдивы, реалистичны и глубоки по своему содержанию.