Развитие отношений Белого дома и Кремля, январь-декабрь 1944

МБОУ СОШ № 67 с углубленным изучением отдельных предметов

Военно-политическая элита США и эволюция отношений Белого дома и Кремля в январе – декабре 1944 г.

Тупикин Павел Александрович

учитель истории и обществознания

Екатеринбург

2012

Решающим фактором Победы антифашистской коалиции во Второй мировой войне стала Большая тройка – военно-политический союз СССР, США и Великобритании. На заключительных этапах войны, как и раньше, главным ее театром оставалась Восточная Европа. Летом-осенью 1943 г. Красная армия в тяжелейшей борьбе, в отсутствии второго фронта завершила коренной перелом в войне, что сыграло важнейшую роль в преодолении на конференции И. Сталина, Ф. Рузвельта и У. Черчилля в Тегеране (28 ноября – 1 декабря 1943 г.) серьезных разногласий межу Москвой и западными столицами по ряду вопросов окончания войны. В конкретном плане это выразилось в сближении советского вождя и американского президента в вопросах завершения войны на Востоке Европы – самых важных для СССР после изгнания оккупантов с его территории.

Развитие отношений Белого дома и Кремля в январе-декабре 1944 г. Имело крайне важное значение для завершения Второй мировой войны на востоке Европы и формирования будущего миропорядка. Именно в этот период президенту и вождю удалось достичь прийти к согласию по ряду важнейших политико-стратегических вопросов, что было закреплено в феврале 1945 г. В рамках саммита Большой тройки в Ялте. Необходимо отметить что Рузвельт должен был разрабатывать свой военно-политический курс с учетом позиций обширной и довольно дифференцированной политической и военной элиты, включавшей как ближайшее окружение главы Белого дома, так и глав различных государственных ведомств, представителей Конгресса, «боссов» обеих партий.

Комплекс отношений Москвы и Вашингтона на данном этапе войны на востоке Европы имел исключительно важное значение не только для полного разгрома коалиции Германии, но и в плане будущего мироустройства на континенте. Отсюда необходимость исследования взглядов, позиций различных групп военно-политической элиты США в вопросах ситуации в Восточной Европе в рассматриваемый период. К тому же эта проблема не получила должного внимания в отечественной и зарубежной литературе.

Ф. Рузвельт по возвращении из длительной поездки ознакомил ведущих деятелей военно-политической элиты с решениями конференции в Тегеране. Это было несомненным успехом рузвельтианского крыла, и усилило его уверенность в правильности выбранного курса на сотрудничество с Кремлем, в адекватности концепции «семейного круга» для дальнейшего укрепления Большой тройки [Данн, 330-331]. 24 декабря 1943 г. Рузвельт, в Рожденственской беседе у камина, рассказал об итогах тегеранского саммита, с воодушевлением отозвавшись о своих партнерах по Большой тройке. Особенно высоко отозвался он о Сталине: «Этот человек сочетает в себе громадную неукротимую волю и здоровое чувство юмора…. Верю, и впредь отлично будем ладить с ним…» [Рузвельт, 335-337].

Правда, в военно-политической элите сохранялось изоляционистское крыло, наиболее сплоченной данная группа была представлена в Конгрессе США (Г. Фиш, С. Дей и др.), а также сторонники более жесткого курса в отношении СССР или изменения в целом политико-стратегической концепции Вашингтона и переориентации Белого дома в направлении тихоокеанской стратегии (командующий ВМС США Э. Кинг, генералы Д. Вейнрайт, У. Томас, Ч. Нимиц). Однако эти позиции не могли изменить в целом позитивного настроя на сотрудничество с Кремлем, царившего в Овальном кабинете после саммита в Тегеране.

Особая роль в развитии советско-американских отношений в данный период принадлежала послу США в СССР А. Гарриману, одному из самых доверенных сотрудников президента, занявшему этот пост осенью 1943г. Кремль воспринимал его как проводника линии Ф. Рузвельта. Он содействовал установлению контактов между Управлением стратегических служб (УСС) и первым отделом НКВД, руководившим разведывательными операциями. В рамках этой акции в декабре 1943 г. в Москву прибыл директор УСС США У. Доновэн, встретившийся с начальником Первого главного управления НКГБ генералом П. Фитиным, на котором они договорились об обмене представительствами УСС и ПГУ между Москвой и Вашингтоном. Отзывчивость Кремля на предложение Доновэна была объяснима – с учетом разницы в режиме секретности и свободе сбора информации между двумя столицами такой обмен сулил гораздо больше Москве, чем Вашингтону. Этот момент был довольно быстро учтен рядом представителей военной элиты США, которые выступили против такого проекта. Директор ФБР Э. Гувер, адмирал У. Леги и А. Берл, отвечавший за безопасность в госдепартаменте, приложили максимум усилий, чтобы отговорить Рузвельта от реализации этого проекта [Печатнов, 127-128].

Наиболее сложной в отношениях Белого дома и Кремля была проблема Восточной Европы, особенно Польши. Советская сторона с лета 1943 г. настаивала на коренном изменении состава и курса эмигрантского правительства, считая, что лондонские поляки дискредитировали себя. Однако данная «реконструкция» польского руководства противоречила закрепленной в Атлантической хартии рузвельтовской идее свободных выборов в освобожденных от германской агрессии государствах. Кроме того, непримиримость Кремля по польскому вопросу, являлась дополнительным аргументом необходимости ужесточения политики в отношении Москвы среди противников рузвельтовского курса [Советско-американские отношения, 425, Hul, 1437-1439].

Необходимо отметить, что Рузвельт и военно-политическая элита в целом очень внимательно следили за развитием польской проблемы. Очевидно, в Белом доме зрело опасение, что Кремль, опираясь на Крайову Раду Народову и особенно «московских поляков», при вступлении Красной армии в Польшу сможет добиться решающего влияния в стране и не допустить лондонских эмигрантов к власти. Важно отметить, что большинство военно-политической элиты США крайне негативно относилось к такому обороту дела. Поэтому Вашингтон попытался принять меры. А. Гарриману удалось 2 февраля 1944 года добиться встречи лично со Сталиным. Однако вождь дал крайне негативную характеристику польскому правительству, представив его как приспешника Гитлера, с которым союзники не могут и не должны иметь никаких дел. Сталин подтвердил уже известные Белому дому требования о признании линии Керзона в качестве советско-польской границы и изменении состава польского правительства, чтобы включить в него людей «демократического образа мыслей» [Фейс, 268].

Еще одним камнем преткновения оставалось глубокое недоверие Сталина к своим западным союзникам. С одной стороны, крайне сложно было не обратить внимания на такие проекты Лондона и Вашингтона, как видоизмененный в ноябре 1943 г. план «Рэнкин», в соответствии с которым войска союзников, в случае быстрого краха нацистской Германии, заняли бы не только крупные центры Западной Европы, но и восточноевропейские столицы, включая Варшаву и Прагу, лишив СССР возможности сколько-нибудь эффективного расширения сферы влияния в данном регионе. Сталин, лишь недавно ведший хитроумную игру на «двух картах», пытаясь «договориться» с германским руководством о перемирии, с большим опасением отнесся к полученным от советской разведки данным о плане «Рэнкин» [Фалин, 450]. Это, вероятно, и стало причиной того, что он воспринял зондаж западными союзниками ситуации в Германии, ее возможностей, готовности продолжать борьбу за попытки Вашингтона и Лондона заключить сепаратный договор с Гитлером, тем более что подобные подозрения у главы Кремля имелись изначально – достаточно упомянуть синдром Р. Гесса, чье пребывание в Лондоне с мая 1941 г. было для Сталина почти неоспоримым знаком такого замысла партнеров.

Со своей стороны и Вашингтон проявлял беспокойство по поводу поведения Кремля. Госсекретарь К. Хэлл телеграфировал Гарриману 9 февраля, что советское правительство должно выбирать между сотрудничеством и его «односторонними методами подхода к проблемам». Кроме того, отдел госдепартамента по европейским делам в феврале и марте представил результаты ряда исследований указывающих на то, что, несмотря на роспуск Коминтерна, деятельность этой организации в Европе и других областях продолжается, и Советский Союз по-прежнему поддерживает мысль о существовании «непримиримых противоречий между социализмом и капитализмом» [Данн, 334]. Это приводило к тому, что ряд даже прорузвельтовски настроенных представителей американской элиты начал сомневаться в эффективности линии президента в отношении Советского Союза, предлагая, как ранее У. Буллит и адмирал У. Стэндли, более жесткий курс в отношении Кремля, который позволит добиться от Москвы более взвешенной политики в отношении Белого дома. Однако и Рузвельт, и члены его команды сохраняли веру в эффективность поиска «modus vivendi» с СССР на основе «дипломатии мира». Это нашло отражение и в польском вопросе. Рузвельт обратил внимание вождя на то, что хотел бы соблюдения уважения к польским интересам, тем более что Сталин и сам неоднократно выражал заинтересованность в «сильной Польше» (подразумевая, впрочем, под этим страну дружественную и зависимую от СССР). Но в тот момент президент не предпринимал никаких мер в ответ на довольно жесткую линию Сталина в этой проблеме [Hull, 1438-1441].

Все же в первой половине 1944 г. совпадение интересов Кремля и Белого дома дало важные позитивные результаты. Весной 1944 г. был решен вопрос о челночных бомбардировках Германии с использованием советских аэродромов. За три месяца была проведена весьма обширная работа и подготовлены базы для американских самолетов. 2 июня 1944 г. состоялась первая и весьма успешная бомбардировка военно-стратегических объектов Германии в Румынии. Особая роль в реализации данного плана принадлежала американскому послу А. Гарриману, который последовательно добивался от советского руководства проведения данных операций, считая их важным проявлением советско-американского сотрудничества [Harriman, Abel, 296-298].

Успешно продвигалась подготовка к открытию второго фронта. 18 апреля был подтвержден согласованный в Тегеране проект о высадке стратегического десанта в Северной Франции в мае 1944 г. Одновременно союзники планировали нанести серьезный удар в Италии. Сталин доброжелательно отнесся к подобным известиям. Впервые он публично отметил заслуги США и Англии, которые «держали фронт на юге Италии, снабжали Красную армию стратегическим сырьем и вооружением, систематически бомбили немецкие военные объекты» [Сталин, 143].

В конце весны – начале лета 1944 г. в недрах военно-политических ведомств США начинают перерабатываться варианты возможных уступок советским стратегическим интересам. На ключевом черноморском направлении американские военные не только поддерживали требования СССР о пересмотре конвенции Монтре, но и обсуждали возможность передачи Советскому Союзу в индивидуальную опеку некоторых итальянских колоний, прежде всего стратегически важных островов в Эгейском море, поскольку, при современных средствах подводной и воздушной войны, выход из Черного моря может быть также эффективно перекрыт с баз на этих островах, как и с самих Проливов. Военные предостерегали против сепаратной сделки с англичанами, как опасной для сохранения послевоенного единства Большой тройки [Печатнов, 147].

Однако рекомендации Комитета начальников штабов (КНШ) о помощи и передаче баз Советам в Средиземном море вызвали острую критику со стороны армейских планировщиков (генерал Дж. Линкольн). Внутренний отзыв на этот документ КНШ со стороны отдела стратегического планирования обнажал всю глубину опасений влиятельной части американских штабистов. Они видели в предлагаемом курсе повторение печально известной политики умиротворения в отношении Германии. В отзыве Отдела стратегического планирования говорилось, что сторонники такого курса, видимо, забывают, что «каждый раз медведь нападал на кормящие страны, в результате чего они становились его кормом» [Там же, 147].

Таким образом, в среде военной элиты Вашингтона (как, впрочем, и политической) не было единого взгляда на характер и формы сотрудничества с Кремлем. Сохраняло свое влияние крыло, настроенное на проведение более жесткого курса в отношении Советского Союза. Однако при Рузвельте эти идеи не получили распространения, хотя и начали приобретать все больше сторонников.

В июне 1944 г. начались масштабные операции Большой тройки на Западе и Востоке Европы: открытие второго фронта и наступление Красной армии в Белоруссии. В сложившейся обстановке Советское руководство в традиционной манере (донесения уполномоченных представителей) проводило зондаж настроений военно-политической элиты США в отношении возможностей и перспектив дальнейшего сотрудничества с СССР. В донесении А. Громыко от 14 июля 1944 г. содержится анализ настроений в кабинете Рузвельта и Конгрессе по этим вопросам. К сторонникам военно-политического курса президента он относит таких представителей американского руководства, как Г. Гопкинс, министр внутренних дел Г. Икес, министр финансов Г. Моргентау, министр сельского хозяйства К. Уиккард. Отметил Громыко и рост числа сторонников просоветской политики президента в обеих палатах Конгресса (сенаторы Коннэли, Блум, Маккормик, Дж Мартин, а также спикер палаты представителей Рейберн) [Советско-американские отношения, 542].

Однако не все было столь позитивно в настроениях американской политической элиты. Громыко отмечал, что «было бы неверно делать вывод, что большинство палаты представителей и сената отдает себе отчет в законности позиций Советского Союза в польском вопросе». По этой проблеме в Конгрессе США преобладают скорее выжидательные настроения. Большинство демократов просто следует за Рузвельтом и избегает открытой дискуссии по польскому вопросу. Отдельные лица даже высказывают свое несогласие и пытаются оказать влияние на президента. Серьезный ущерб, по мнению посла, отношениям двух стран наносила пресса США, представленная, например, газетами Паттерсона, Херста, Маккормика. Конечно, она не в состоянии оказать значительного влияния на внешнеполитический курс президента, но вполне способна повлиять на общественное мнение в стране [Советско-американские отношения, 543-544].

Необходимо отметить, что даже среди рузвельтианцев возрастало число людей, выступавших за более твердый курс в отношении Москвы, в основе которого лежал бы принцип «quid pro quo» (полная взаимность). Нужно заметить, что не все сотрудники госдепартамента были настроены столь пессимистически. Некоторые из них продолжали находиться под влиянием магической уверенности главы Белого дома в реализации концепции «семейного круга» [Bohlen, 160-162].

1 августа 1944 г. в Варшаве началось восстание армии Крайовой. По замыслу эмигрантского правительства С. Миколайчика предполагалось овладеть Варшавой до прихода советских войск и не допустить утверждения в ней только что созданного Кремлем Польского комитета национального освобождения (Люблинский комитет). Восставшие рассчитывали на поддержку Красной армии, приближавшейся к Висле. Однако Москва не только отказалась поддержать повстанцев, но и не позволила использовать для этой цели челночные полеты американских самолетов [Переписка председателя Совета министров, 155, Harriman, Abel, 339]. По мнению Сталина, польские партизанские силы, не должны были мешать реализации геополитических замыслов Кремля. Вождь назвал восстание безрассудной авантюрой, в которой советская армия не могла помочь без собственных масштабных потерь. Американцы были возмущены таким поведением Москвы. Даже А. Гарриман в послании президенту выражал свое осуждение позиций Кремля. Однако, несмотря на разочарование, Белый дом не хотел поставить на карту прежние соглашения. Поэтому, когда Кремль пригрозил прекратить челночные бомбардировки Германии, послу было приказано свернуть критику по польскому вопросу [Harriman, Abel, 338-340, Печатнов, 158-159].

В конце августа — сентябре 1944 г. данная проблема постепенно начала отходить на второй план. Связано это было с военными успехами, как Красной армии, так и союзников. Войска Д. Эйзенхауэра, освободив Париж, соединились с отрядами, наступавшими с юга страны. В очень выгодном положении находились советские войска: на сторону Большой тройки перешла Румыния, аналогичные переговоры велись с Болгарией и Финляндией. В складывающейся ситуации назрела необходимость для очередной встречи западных лидеров.

10-16 сентября 1944 г. состоялась очередная конференция глав Великобритании и США, которая вновь проходила в Квебеке. На данной встрече происходила координация политико-стратегической концепции Запада, обсуждались разногласия Белого дома и Даунинг стрит по важнейшим военным и политическим вопросам. Союзники обсуждали в Квебеке вопросы послевоенной судьбы Германии. Предварительно Вашингтоном был разработан проект, получивший название «план Моргентау». Помимо уже одобренной передачи СССР и Польше Восточной Пруссии, предполагалось разделить собственно Германию на два государства, демонтировать всю тяжелую промышленность, сохранять в крайне тяжелом состоянии жизненный уровень населения государства. Несмотря на то, что далеко не все представители американской политической элиты принимали этот план – активными его противниками выступили такие рузвельтианцы как военный министр США Г. Стимсон и госсекретарь К. Хэлл- два лидера Большой тройки все же одобрили его. 19 сентября 1944 г. партнеры сообщили вождю о результатах саммита, делая упор, в первую очередь, на военных сторонах решений и умолчав о «плане Моргентау» [Фейс, 262-366].

29 сентября 1944 г. Черчилль известил Рузвельта о своем намерении прибыть в Москву для проведения переговоров со Сталиным по ключевым военным и политическим вопросам. Однако Рузвельт заявил, что результаты переговоров могут носить только «предварительный характер» в рамках саммита Большой тройки [Ржешевский, 421].

Одним из ключевых моментов встречи стал вопрос о разделе сфер влияния на Балканах. Черчилль подготовил документ, где было продемонстрировано распределение сфер влияния СССР и союзников в Румынии, Греции, Югославии, Болгарии. Концепция разделения Восточной Европы на сферы влияния, хотя и признавалась «реалистами» Белого дома, противоречила условиям Атлантической хартии и президентской концепции «семейного круга», поэтому вряд ли могла быть одобрена рузвельтианским крылом политической элиты. Характерно, что Гарриман на этой встрече отсутствовал, а президент был весьма туманно информирован о ее результатах [Ржешевский, 421].

Ноябрь 1944 года прошел под знаком подготовки нового саммита Большой тройки. 4 ноября 1944 г. в Белом доме испытали большое облегчение: Ф. Рузвельт четвертый раз победил на президентских выборах. Сталин лично поздравил его [Переписка председателя Совета министров, 166]. В это же время активно обсуждались выборы места проведения будущей конференции. Сталин наотрез отказался выезжать куда-либо за пределы Советского Союза, и хозяин Белого дома, несмотря на крайнее неудобство, вновь согласился ехать в гости к вождю [Переписка председателя Совета министров, 168].

Польские события августа-октября 1944 года, несомненно, повлияли на восприятие советской России в глазах американской элиты. Одним из протагонистов жесткого курса в отношении СССР стал Джордж Кеннан. Правда самого его вряд ли можно назвать представителем военно-политической элиты США, но его позиция отражала мнение ее значительной части. В 30-е годы ему довелось, работать в Москве, в это время складываются его взгляды на политическую стратегию Соединенных Штатов в отношении Кремля. Прибыв в очередной раз в столицу СССР, Кеннан провел анализ внешнеполитической стратегии Сталина. Убежденный в преобладании «имперских замыслов» над идеями международного сотрудничества в умах обитателей Кремля, Кеннан считал, что с открытием второго фронта СССР перешел к политике «неприкрытой откровенности», столь наглядно проявившей себя в период Варшавского восстания. Цель Кремля, по мнению Кеннана, установление контроля над Восточной Европой, методы которого могут не включать в себя полную «коммунизацию» этих стран, но всегда будут вести их полному подчинению воле Москвы. В связи с Варшавскими событиями Кеннан предлагал принять жесткие ответные меры, включая прекращение ленд-лиза [FRUS, 810].

За использование поставок по ленд-лизу как рычага политического давления на СССР ратовала значительная часть политической и военной элиты США. Однако глава Белого дома твердо пресекал любые попытки такого использования экономической поддержки Кремля, боясь осложнения отношений с вождем, рассчитывая на возможность масштабного сотрудничества с СССР в послевоенный период [Фоглесонг, 95]. Как писал Кеннан, «Кремль не усматривает проблемы в противоречивом альянсе с США, которые громогласно заявляют о своем враждебном отношении к империализму и сферам влияния. Не усматривает Кремль проблемы в противоречивой политике экспансии». Дипломат предлагал создать эффективную международную организацию для предотвращения экспансии и быть готовым в любое время использовать военную мощь для предотвращения агрессивных намерений Москвы, препятствовать усилению влияния СССР в Центральной и Восточной Европе [Bohlen, 175, Данн, 345].

Верный паладин Рузвельта, Гарриман, настроенный менее жестко, чем Кеннан, искал утешения в весьма распространенной в среде президентского крыла политической элиты Вашингтона теории «раскола» в Кремле. Суть проблемы, по его мнению, состояла в том, что фанатики в партии и НКВД, недовольные «уступками Сталина», сделанными в Тегеране, теперь требуют, чтобы он стал проводить «жесткую линию». Кремль, с точки зрения посла, был разделен на два лагеря: на сторонников жесткой линии во главе с Молотовым и Берией, и сторонников мягкой политики во главе со Сталиным. Советский вождь поощрял эту иллюзию и уверял А. Гарримана, что «допустил ошибку» с Варшавским восстанием [Данн, 346].

Политико-стратегические успехи Кремля осенью 1944 г. во многом были определены контрастом между победоносным продвижением Красной армии в Юго-Восточной Европе и неудачами союзников, особенно в Западной Европе. В середине декабря 1944 г. вермахт совершил довольно опасный прорыв в Арденнах, что привело к значительному беспокойству американской военной элиты. Д. Эйзенхауэр 21 декабря просил Белый дом выяснить, как скоро и с какой силой русские собираются начать наступление на центральном направлении своего фронта. Рузвельт 23 декабря просил Сталина принять офицера штаба Эйзенхауэра для консультаций по взаимодействию западного и восточного фронтов. 12 января 1945 г. началось наступление Красной армии, которое оказало значительную помощь американцам в преодолении последствий неудачи в Арденнах [Чевтаев, 226-228].

Новый 1945 г. был ознаменован для союзников надеждами на дальнейшее сотрудничество. В начале 1945 г. развитие получил проект А. Гарримана о послевоенном кредите для СССР. Постепенно советские предложения превратились в шестимиллиардный запрос, далеко выходивший за рамки военных нужд. Руководство госдепартамента, соглашаясь с важностью удовлетворения советских требований, решило приберечь этот инструмент на будущее, рассматривая его как рычаг в урегулировании многих политических и экономических проблем, которые могут возникнуть в будущем [FRUS, 966].

Завершая анализ поведения военно-политической элиты США по данному предмету исследования необходимо сделать следующие выводы. При всем разнообразии взглядов и позиций различных ее групп реальная политика Белого дома в вопросе отношений США и СССР твердо определялась Ф. Рузвельтом вплоть до его внезапной смерти. Благодаря этому в целом удалось успешно реализовать единый политико-стратегический курс Большой тройки, особенно в Восточной Европе, и провести безоговорочную капитуляцию третьего рейха.

В то же время многие представители военной и политической элиты США считали необходимым в рассматриваемый период ужесточение внешнеполитического курса Белого дома в отношении Кремля, не без основания полагая, что по мере продвижения Красной армии в Европу Сталин будет становиться все требовательнее. Время от времени разрабатывались проекты воздействия на Москву (экономическое воздействие, влияние через создающуюся ООН, предупреждение о применении силы), которые не находили поддержки Рузвельта. К концу в1944 г. даже в среде рузвельтианского былое единство начало исчезать: многие его представители не только избавились от иллюзий о «демократизации и либерализации» СССР после войны, но выступали за новый курс в отношении Кремля, видя в нем будущего противника.

Литература.

Данн Д. Между Рузвельтом и Сталиным: американские послы в СССР. — М., 2004.

Переписка председателя Совета министров СССР с премьер-министрами Великобритании и президентами США. Т. 2. – М., 1957.

Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х г.г. – М., 2006

Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии: Документы и комментарии, 1941-1945. – М., 2004.

Рузвельт Ф.Д. Беседы у камина. М., 2003

Секретная переписка Рузвельта и Черчилля во время войны М., 1995

Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. – М., 1953.

Советско-американские отношения: Документы и материалы, 1939-1945// Под. ред. Г. Н. Севостьянова. – М., 2004.

Фалин М. Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов.- М., 2000.

Фейс Г. Черчилль, Рузвельт, Сталин. Война которую они вели и мир которого они добились. — М., 2003.

Фоглесонг Д. С. Американские надежды на преобразование России во время Второй мировой войны. – Новая и новейшая история. – 2003. № 1.

Чевтаев А.Г. Сталин, Рузвельт, Черчилль: Создание, борьба и победа антифашистской коалиции (1940-1945). – Екатеринбург, 2009.

Bohlen Ch. Witness to history, 1929-1969. – NY., 1973

Foreign Relations of the United States., 1945. Vol. 5. — Wash., 1968.

Harriman A., Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin, 1941 – 1946. – NY., 1976.