Путь Ивана Бездомного

Тема: «Путь Ивана Бездомного»

Главный вопрос урока: что лежит в основе человеческого поведения – стечение обстоятельств, ряд случайностей, предопределение или следование избранным идеалам, идеям?

1. Этот вопрос уже логично вытекает из самой завязки романа – спора 2-х литераторов, Михаила Берлиоза и Ивана Бездомного с встретившимся им незнакомцем на Патриарших прудах. «Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой».

Но джальнейшее развитие сюжета опровергает этот тезис, раскрывает относительность человеческого знания, зависимость человека от 1000 случайностей (нелепая смерть Берлиоза)

А если вся жизнь соткана из случайностейто может ли он ручаться за завтрашний день, за своё будущее, отвечать за других? Что же является истиной в этом хаотичном мире?

Существуют ли какие-нибудь неизменные нравственные категории, или они текучи, изменчивы. И человеком движет страх перед силой и смертью, жажда власти и богатства?

Эти вопросы ставятся автором в «евангельских» главах – своеобразном идейном центре романа.

2. В начале книги Иван Бездомный изображён как типичный гражданин советского общества.
   У него демократическая внешность и соответствующие привычки (торой – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.)

3. Речь его проста и изобилует вульгаризмами («какого ему чёрта надо?», «Вот прицепился гусь заграничный», «На все сто!»).

4. В сознании его отражены черты массового психоза тех лет.

• Он кипит праведным гневом против инакомыслящих («Взять бы этого Канта да за такие доказательства года на три в соловки»).

• Везде ему мерещатся шпионы. Политическая бдительность является ведущим его качеством.

• Невежество Ивана сочетается с воинствующим неверием, злобностью и агрессивностью.

• На вопрос Воланда о том, «кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле», следует поспешный и сердитый ответ: «сам человек и управляет». Замэтой фразой угадывается общеизвестный тезис «Всё дозволено», с которого и начинается безнаказанность. Восприняв идеологию господствующего класса, многие Иваны тогда поверили, что весь мир им дан в безраздельное владение.

Исследуя новую категорию людей, рождённых революцией, писатель убедительно показал, ч то в условиях. Когда была скомпрометирована древняя культура, общество обрекло личность на опустошающую душу ненависть к классовым врагам и беспощадный атеизм, предоставив право делать всё, что угодно, во имя неких высших целей.

5. Гл. 3: «что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!» —выносит свой приговор Воланд. И всё же к Ивану он оказался более милостив, чем к Михаилу Берлиозу, которого казнит страшной казнью и над которым зло поиздевался, сделав из его головы чашу для вина.

6. Обращаясь к отрезанной голове Берлиоза, Воланд произнёс знаменательные слова: «Каждому будет дано по его вере». Но в том-то и беда, что ни во что не верит глава московских литераторов. Его кредо – «Этого не может быть!» За ним – бескрылая трезвость. Эрудиция Берлиоза оборачивается псевдоучёностью, воспитанность – высшей школой лицемерия.

7. Автор поэтому позволил расправиться с ним, что видел, как такие многоучёные «генералы» в литературе, управляя культурой, расплодили нечисть. Редактор толстого журнала выступает перед нами как идеолого, оболванивая начинающих писателей и поэтов, таких, как Рюхин, Бездомный и других. Именно поэтому заслуживает Иван Бездомный снисхождение, что был «загипнотизирован» влиятельным и авторитетным для него учителем. Многое простительно Ивану и потому, что в нём есть искра Божия: в нём угадывается талант (Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой

8. Встреча двух литер-в с дьяволом на Патриарших прудах происходит в страстную неделю, а именно с СТРАСТНОЙ ЧЕТВЕРГ, накануне ПАСХИ, отмечаемой во всём христианском мире в первое воскресение после весеннего полнолуния, и думается, что время действия выбрано не случайно. Пусть АВТОР был далёк от религиозности в христианском, каноническом смысле слова, но он был верующим человеком. Не поэтому ли и своего героя провёл через своеобразный обряд крещения (4 глава – описание посещения дома №13 и купание в реке)

9. Уродливо комически происходит приобщение Ивана Бездомного к христианской вере, так что даже ставит под сомнение серьёзность и значимость событий. Но при этом нельзя упускать из внимания некоторые важные детали. Из «купели» Иван выходит другим, вместе с одеждой исчезает удостоверение МАССОЛИТа, вместе с ним чувство причастности к цеху литераторов.

10. Теперь почему-то Иван убеждён, что сатана непременно расположился в доме Грибоедова, там, среди Бескудникова и Двубратского, Абакова и Денискина, Глухарёва и Богохульского, твм, где процветает «литературщина» и не места творчеству, где решают квартирные вопросы, где пополняют социальный заказ. Ни один из писателей не занят литературой: это завсегдатаи грибоедовского ресторана, «инженеры человеческих душ», которых интересует лишь делёжка материальных благ и привилегий.

11. Иван Бездомный, теряя рассудок, в то же время начинает прозревать, хамечая бездарность своих собратьев по перу. Ему открывается ничтожность Рюхина, тщательно маскирующегося под пролетария. В его призывах «Взвейтесь!» да «Развейтесь!» справедливо замечает Иван политическую трескотню, фальшивую натужность. В правдивости сказанного признаётся самому себе Рюхин : «Да, стихи… Ему – 32 года! В самом деле, что же дальше? – И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. – До старости? – Да, до старости. – Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? «Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придёт к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурны? Правду, правду сказал!»

12. Но Сашке-бездарности не дано встать на путь возрождения: «исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть».

13. В чём видите связь между Рюхиным и Бездомным? По существу. Рюхин – двойник Бездомного, его отражение (Рюхину – 32 года, Ивану – 23), духовный тупик, которого Ивану удалось избежать. С Иваном происходит чудо. Попадая в сумасшедший дом, Иван переживает в себе Рюхина.

14. Исцеление дано одному Ивану. Безумие поэта как реакция после встречи с Воландом таило в себе духовное прозрение.

15. В главе «Раздвоение Ивана» герой преображается, в нём пробуждается ищущая мысль: «И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри?» Иван досадует на себя: «…чего это я, объясните, взбесился на этого загадочного консультанта, мага и профессора с пустым чёрным глазом? К чему вся нелепая погоня за ним в подштанниках и во свечкой в руках, а затем и дикая пирушка в ресторане?» Становится ясно, что душевное потрясение Ивана – знак освобождения от стереотипности мышления, о сковывающих разум догм, от марксистской идеологии.

16. Признание существования чудодейственных сил есть не что иное, как пробуждение сознания. Спасительная иконка от Бога и возвращённая к жизни рукопись Мастера от Воланда предстали для Ивана предметами одного порядка: они явления духовного мира. Ведь Бог и дьявол – неразрывно связанные понятия из области духовных ценностей, это воплощение неразрывно длящейся вечности, бытия человеческого.

17. Как Мастер относится к тому, что Бездомный пишет стихи? (13 глава) «Как будто я других стихов не читал».

18. Мастер является к Ивану не извне, а из собственных видений и снов. 13 глава – пространство сна Ивана, его видения.

19. Чьи традиции продолжает здесь Булгаков? Достоевского, это он разрабатывал сложное взаимодействие реального и ирреального. Гость Ивана Бездомного – откровение, воплощение искры божией. Он жадно слушает его, не сомневается в его существовании. Через двойника герой познаёт себя, а читатель познаёт героя..

20. Есть ли двойники у других героев романа? Мастер и Иешуа, Алоизий и Иуда, Иван и Левий Матвей, Наташа и Гелла, Понтий Пилат – Воланд – Стравинский; Крысобой – Азазелло.

21. Встреча Иванушки с мастером окончательно избавила его от навязчивой мысли «вызвать 5 мотоциклов с пулемётами для поимки иностранного консультанта». Убедившись, что на Патриарших прудах он имел возможность беседовать с сатаной», Иван, опомнившись. Осознаёт своё невежество и заблуждения. Он теперь по-другому оценивает свой труд, считая собственные стихи «чудовищными».

Итоги:

1. Глава 30. Иван меняется во многом, отказывается писать стихи. Скверный поэт и гораздо более удачный сумасшедший Иван Бездомный в итоге обретает себя как историк (не в последнюю очередь и в смысле «истории на Патриарших»).

2. Псевдоним – что-то незаконченное, неуютное, а для Булгакова уют очень важен («Белая гвардия»).

Эпилог. Весь роман Булгакова – притча об излечении. Превращение Ивана Бездомного в Понарёва-учёного. Бесы вышли из Бездомного и вошли в Николая Ивановича, превратившегося в борова. За ним наблюдает Понарёв и Иван Николаевич (Бездомный) на решёткой сада. «Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды.

Сидя на скамейке, Иван Николаевич уже откровенно разговаривает сам с собой, курит, щурится то на луну, то на хорошо памятный ему турникет.

Час или два проводит так Иван Николаевич. Затем снимается с места и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку, с пустыми и незрячими глазами идет в Арбатские переулки.

Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой он видит пышный, но еще не одетый сад, а в нем – окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого – готический особняк.

Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет в этом особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не приходится. Кроме того, он знает, что в саду за решеткой он неизбежно увидит одно и то же.

Он увидит сидящего на скамеечке пожилого и солидного человека с бородкой, в пенсне и с чуть-чуть поросячьими чертами лица. Иван Николаевич всегда застает этого обитателя особняка в одной и той же мечтательной позе, со взором, обращенным к луне. Ивану Николаевичу известно, что, полюбовавшись луной, сидящий непременно переведет глаза на окна фонаря и упрется в них, как бы ожидая, что сейчас они распахнутся и появится на подоконнике что-то необыкновенное.

Все дальнейшее Иван Николаевич знает наизусть. Тут надо непременно поглубже схорониться за решеткой, ибо вот сейчас сидящий начнет беспокойно вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе, непременно восторженно улыбаться, а затем он вдруг всплеснет руками в какой-то сладостной тоске, а затем уж и просто и довольно громко будет бормотать:

– Венера! Венера!.. Эх я, дурак!..

– Боги, боги! – начнет шептать Иван Николаевич, прячась за решеткой и не сводя разгорающихся глаз с таинственного неизвестного, – вот еще одна жертва луны… Да, это еще одна жертва, вроде меня.

А сидящий будет продолжать свои речи…